В дипломатических кругах на Западе уже давно поговаривали о намерении Чемберлена и Даладье в критическую минуту выдать Польшу Гитлеру, заключив за ее счет новую сделку с агрессором.
«У меня складывается впечатление, – сообщал из Парижа поверенный в делах США Вильсон 24 июня 1939 г., – что, возможно, подготавливается новый Мюнхен, на этот раз за счет Польши. Разумеется, позиция Даладье и официальная позиция правительства по-прежнему такова, что Франция окажет помощь Польше, если последняя будет защищаться от агрессии, угрожающей ее жизненным интересам. Кроме того, не исключена возможность, что Германия разрешит вопрос о Данциге в настолько грубой форме, что не оставит возможности англичанам и французам снова заняться „умиротворением“. Тем не менее у меня укрепляется убеждение, что опять оживают те силы, которые оказывали влияние во Франции и Англии в сентябре прошлого года; они решили, что снова следует избежать вооруженного столкновения с Германией и что, если необходимо, с Данцигом следует поступить так же, как с Судетами».
Поясняя причины, заставившие его прийти к изложенному выше выводу, Вильсон отмечал в том же сообщении о наличии в Париже среди влиятельных кругов мнения, что в конечном счете Франции следует предоставить Центральную и Восточную Европу Германии, полагаясь на то, что Германия, вероятно, вступит в конфликт с Советским Союзом и что Франция может оставаться в безопасности за линией Мажино.
Намек, сделанный Гитлером через Буркхарта, о желании встретиться с генералом Айронсайдом нашел в Лондоне горячий отклик. Генерал, в прошлом участник интервенции в Советскую Россию, известный своими антисоветскими взглядами, рассматривался как вполне подходящая фигура для переговоров с «фюрером». Разоблачения печати в связи с тайным посещением Буркхартом «Орлиного гнезда» лишали возможности немедленно заняться организацией визита Айронсайда в Германию. Английское правительство поспешило поэтому предпринять ответные жесты по другим каналам.
14 августа упоминавшийся выше парламентский советник лейбористской партии Р. Бакстон, принимавший ранее участие в секретных англо-германских переговорах в «Лондоне, оказался в Берлине. Он встретился с сотрудником бюро министра иностранных дел Германии Хетцлером. Эмиссар Чемберлена передал своему собеседнику документ, излагавший основы англо-германского соглашения, которое должно было привести к установлению в Европе „совершенно нового порядка“.
Согласно проекту, Англия готова была взять на себя следующие обязательства:
«а) признать Восточную Европу естественным жизненным пространством Германии;
b) урегулировать колониальный вопрос, признав права Германии на ее бывшие колонии…
d) отказаться от всех так называемых союзов «окружения» в Восточной Европе;
е) оказать содействие прямым переговорам между Польшей и Германией по вопросу о Данциге и Коридоре (курсив мой. – Авт.)».
Германия в свою очередь должна была бы:
«а) признать Британскую империю естественным жизненным пространством Англии;
Ь) войти в систему европейского сотрудничества (например, конференция Германии, Англии, Франции, Польши, Испании) для нового урегулирования в Европе…»
Проект предусматривал, кроме того, ряд широковещательных шагов обоих государств, чтобы скрыть от общественности подлинную природу заключаемого соглашения.
Документ свидетельствует о том, что новый Мюнхен подготавливался на более широких, чем в 1938 г., основах и предусматривал объединение фактически всей буржуазией Европы на антисоветской основе (полная изоляция СССР). Польша, разумеется, должна была бы пойти на жертвы «в пользу мира», т.е. в пользу предлагавшегося сговора западных держав с Германией и Италией. Это дало бы возможность убрать последние помехи в организации гитлеровского «похода на Восток».
Одновременно с использованием Бакстона английское правительство предприняло демарш по дипломатической линии. 15 августа Гендерсон явился к статс-секретарю германского МИД и высказал намек на возможность мирного урегулирования германо-польского конфликта путем переговоров, дав понять, что решение вопроса о Гданьске «в спокойной обстановке» обеспечило бы «большой успех» для Германии. После этого, пояснил Гендерсон, представилась бы возможность англо-германских переговоров по широкому кругу вопросов – о колониях, сырье и др. Легко заметить, что заявление Гендерсона почти повторяло содержание английского проекта, переданного в Берлин через Бакстона.
Весьма характерным было сделанное послом замечание: из-за сложности и напряженности обстановки Чемберлен не мог «снова прилететь со своим зонтиком» на переговоры в Германию. Это являлось напоминанием, что события марта 1939 г. осложнили положение британского кабинета и поэтому организация нового Мюнхена потребует более тщательной и осторожной подготовки.
Попытки организации нового Мюнхена особенно усилились, когда вдруг выявился полный провал интриг англо-французской дипломатии в Москве, рассчитанных на провоцирована вооруженного столкновения Германии с Советским Союзом. 23 августа Гендерсон вручил Гитлеру срочное личное послание английского премьера. Напомнив о принятых Англией обязательствах в отношении Польши, Чемберлен большую часть письма посвятил попыткам убедить «фюрера», что вопрос о его претензиях к Варшаве может быть разрешен мирным путем, если будет восстановлена «атмосфера доверия» (!). При этом было бы также возможно, отмечал премьер, обсудить более широкие проблемы будущих международных отношений, «включая вопросы, в которых заинтересованы как мы, так и вы». Далее Чемберлен предлагал прямые германо-польские переговоры и сообщал о готовности английского правительства явиться в них посредником. Английская дипломатия, таким образом, не проявила большой изобретательности: старый джентльмен упорно цеплялся за схему, которая так «блестяще удалась» ему в 1938 г. Не случайно Буллит, ознакомившись с текстом послания, немедленно сообщил в Вашингтон, что считает его подготовкой «к новому Мюнхену». Демарш британского премьера отражал сложную обстановку, возникшую в Англии. Политический курс Чемберлена подвергался острой критике уже не только со стороны широкой общественности, но и значительной части буржуазии. Дальнейшее предоставление уступок Гитлеру, опасалась она, без соответствующих гарантий с его стороны явилось бы серьезной угрозой для интересов английского империализма. Понимая, что в случае новых актов агрессии придется пойти на объявление войны, чего мюнхенцы стремились любой ценой избежать, Чемберлен убеждал Гитлера согласиться на переговоры.
Дополнительным средством воздействия в этом направлении на Гитлера явилось подписание 25 августа англо-польского договора. О намерении заключить его британское правительство объявило еще в начале апреля. Однако, не желая связывать себе руки, оно откладывало это до последнего момента. Намерение подписать договор не имело ничего общего со стремлением укрепить безопасность Польши.
Речь могла идти лишь об использовании договора как политического средства, призванного усилить позиции Англии в замышлявшихся переговорах с рейхом.
Заключение советско-германского пакта о ненападении вызвало растерянность среди французских мюнхенцев. На заседании военного совета 23 августа Бонне внес предложение, чтобы Франция отказалась от своих обязательств перед Польшей. Но она не рискнула открыто пойти на такой шаг. Практически же еще раньше было решено оставить Польшу на поток и разграбление гитлеровцам в надежде, что германские армии, докатившись до границ СССР, вторгнутся на его территорию.
Немедленно в ход была пущена закулисная дипломатия. Один из лидеров клана французских капитулянтов, П. Фланден, бывший премьер, 24 августа имел доверительную беседу с сотрудником германского посольства в Париже. Эмиссар французской реакции настойчиво разъяснял, что Берлин делает «психологическую ошибку». В сентябре 1938 г., объяснял он, достигнутое в Мюнхене соглашение было подготовлено длительным предварительным обсуждением вопроса; на этот раз, окружав «тайной» свои намерения, Германия чрезвычайно осложняет дело. Поэтому общественное мнение Англии и Франции заняло твердую позицию, и правительства вынуждены считаться с ним. Если бы Гитлер, выдвигая требования в отношении Польши, одновременно сообщил свои «конструктивные идеи» о будущем Европы, то сохранилась бы надежда на мирное урегулирование конфликта.
«В конечном счете, – заявил Фланден, – в проблеме Данцига и Коридора речь идет не о принципе, а о методе, которым Германия намерена его решить. Если канцлер действительно сумеет убедить заинтересованные народы, что не существует опасности для их жизненных прав и интересов, то мир может быть спасен даже в одиннадцатом часу».
